АРТИСТКА ТАТЬЯНА ГУСАРОВА: «КОНЦЕРТ, КОТОРЫЙ НЕ ЗАБЫТЬ…»
Выпускники Ленинградского театрального института Татьяна и Олег Гусаровы в годы Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда служили в составе молодежной бригады ЛДКА. Сохранились воспоминания Татьяны, в которых артистка рассказывает о службе, о выступлениях той поры, которые забыть нельзя… Приведем их полностью.
Татьяна ГУСАРОВА:
— Лежат на столе фотографии. Те случайные фотографии, которые появились на свет в тяжелую ленинградскую зиму 1941-1942 годов. Качество их оставляет желать лучшего, но ведь они тоже испытали голод — не хватало химикатов, давших им жизнь.
Как правило, люди хранят фотографии ради мгновения, зафиксированного объективом. При взгляде на снимок всегда разворачивается цепочка воспоминаний. Из прошлого осязаемо выступают события, люди.
Перед нами комсомольско-молодежный коллектив Ленинградского Дома Красной Армии — студенты и выпускники Ленинградского театрального института и Консерватории. Мы снимались в 1941 году в Сертолове, после концерта, посвященного 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. А память подсказывает совсем иное, бывшее не здесь и не в этот день…
Накануне мы выступали с концертами в Каменке, в частях генерала Крюкова. Окончился концерт, и после ужина мы начали устраиваться на ночлег. Располагался он в той же избе, еще жаркой от человеческого дыхания и махорочного дыма. Изба была перегорожена ширмами из плащ-палаток, за ними устраивали себе постели: девушки на печи, а мужчины — на сдвинутых скамьях.
Неожиданно вошел начальник клуба и сказал:
— Товарищи, сейчас здесь будет подготовка к боевой операции. Переселить вас некуда, да и жаль тревожить после трудного дня. Поэтому прошу вас, не подавайте никаких признаков жизни. Помните – вас здесь нет!
Через несколько минут в избу стали входить разведчики. Сквозь щели плащ-палаток мы видели молодых ребят, курсантов ленинградских военно-морских училищ.
Потом в избу быстро вошел генерал Крюков, скомандовал «вольно». Установилась настороженная тишина. Генерал заговорил вполголоса, больше убеждая, чем приказывая. Он сказал, что это будет разведка боем. Объяснил, как важно не только получить сведения о силах противника, но и дать понять врагу, что Ленинградский фронт, не просто стабилизировался, замер, а может драться, и драться жестоко. Он напомнил, что за спиной голодный и холодный Ленинград и фашисты должны постоянно знать, город жив и не покорился. «Я не буду вас обманывать: может быть, никто из вас не вернется. Поэтому — дело добровольное: каждый волен отказаться, никаких нареканий не будет, Подумайте…»
Как будто все застыло вокруг, тишина: ни покашливания, ни скрипа. Мы признавались потом друг другу, что задержали дыхание, казалось, что сердца остановились.
Они молчали две, три, пять минут. Генерал терпеливо ждал. Через огромную пропасть времени разодрало тишину чье-то глухое «я» – два шага вперед. И второе «я», и еще, и еще…
Они все пошли в бой в эту праздничную ночь, и никто из них не вернулся…
Как же случилось, что мы, вчерашние студенты, оказались в Сертолове, неподалеку от переднего края.
Экзаменационные волнения, предстоящая разлука с друзьями, распределение. 23 июня состоялся последний государственный экзамен по основам марксизма-ленинизма. Но последним он не был, последним была война.
В коридоре театрального института нам встретился инженер театральных эффектов Н. Н. Извеков. Он сказал:
— При Консерватории организуется молодежный фронтовой коллектив. Руководитель — режиссер Эммануил Каплан, «рабочий» режиссер — Владимир Николаевич Соловьев. Программу будет сопровождать духовой квинтет. Подбирайте людей.
Через короткое время мы стали первым образцово-показательным молодежным фронтовым коллективом. Из Консерватории пришли: Аня Воронина, Галя Скопа-Родионова, Юрий Корнев – вокалисты; из Театрального института, вместе с нами, Владимир Эуфер, Ефрем Годилов, из Хореографического – Нина Плансон и Лев Соколов.
Один из первых концертов состоялся на втором этаже Витебского вокзала. В углу зала – деревянный помост, вокруг женщины, дети старики, военные. У всех горестные лица.
Выезд к «месту боевых действий», на остров Валаам. Тут мы испытали первую бомбежку, узнали, как можно охотиться с самолетов на людей. Но именно на Валааме впервые пришло ощущение реальной пользы нашего артистического труда. Машина везла нас на концерт, по дороге капитан 2-го ранга предупредил:
— Ничему не удивляйтесь, товарищи, потому что вы будете выступать для моряков с потопленных фашистами транспортов. Они четыре часа держались в воде, их в упор расстреливали вражеские самолеты. Рядом тонули раненые товарищи, и нельзя было помочь. Наши катера подобрали их, уже выбившихся из сил… Могут быть грубые выкрики, может быть полное равнодушие – концерт должен продолжаться до последнего номера.
… Игрушечные и такие минные монастырские скиты, пышная августовская зелень, яркое голубое небо, кое-кто сидел, обхватив руками голову: полуголые, еще мокрые, застывшие в отчаянии и скорби.
Готовясь к концерту, мы расставили на поляне красно-желто-синие ширмы, переговаривались шепотом. Капитан 2-го ранга тоже шепотом подбадривал нас, просил сделать все возможное.
И вот резко, бравурно заиграл наш квинтет, и грянула песня. Мы начинали концерт «Молодежной» Дунаевского, сочинив к ней новые слова
За машиной вьется дымка придорожная
К вам приехала бригада молодежная
Выступать мы будем, будем,
Всех разбудим, будим, будим
Сценкой, песнею и шуткою несложною.
Никто не повернул головы, никто даже не вздрогнул. Нас «не было».
Конферансье Володя Эуфер объявил шутливыми словами следующий номер. И опять ни один человек не шелохнулся. Они были все еще там, в кипящей от пуль воде, среди погибающих товарищей.
А наша программа состояла из развлекательных номеров мирного времени. Почти вся.
Прошла уже половина концерта, мы вдвоем начали играть сцену из пьесы Островского «Правда хорошо, а счастье лучше». И случилось невероятное: смешная любовь приказчика Платона и купеческой дочки Поликсены вызвала чью-то улыбку, потом еще кто-то улыбнулся.
А когда Поликсена подвинулась к Платону, и тот соскользнул со скамьи на землю («вот вы уже совсем близко) раздался общий смех. Может быть, еще сорванный, нервный, но смех!
Концерт пошел. С какой горячностью мы играли «Сатирические анекдоты в лицах»
— Фрау, что вас огорчило? Почему вы рыдаете?
— Да вот, — отвечала «фрау» — родила близнецов. Одного назвала Бенито в честь Муссолини, другого Адольфом — в честь Гитлера. Пока несла, перепутала. Теперь не знаю, кто из них Бенито, а кто Адольф.
— Фрау, это легко исправить. Положите их на чистую простыну, кто первым обмарается, тот и Бенито…
Потом выходил на сцену Юра Корнев и спрашивал:
— Олег, ты знаешь о том, что Наполеон надевал перед боем красную рубашку?
— Нет. А для чего?
— Чтобы солдаты, если Наполеона ранят, не видели крови и не поддавались панике.
— О, теперь я понимаю, почему Гитлер носит коричневые штаны.
А вот прощальная песенка, которую исполнял весь коллектив. В ней говорилось о том, что мы не хотели войны, что враг терзает нашу родину, что его надо бить, бить жестоко и беспощадно за все те злодеяния, что он совершает на нашей земле.
Аплодисментов, к которым мы, артисты привыкли, не было. Поднялся полуголый, в одном нижнем белье, молодой матрос и сказал:
— Спасибо ребята, от души отлегло. Крикнем нашим ленинградцам.
Матросское «ура!» было их возвращением к жизни. И благодарностью нам, артистам той благодарностью, что сжала тогда наши сердца и не отпускает их даже сейчас, при воспоминании.
Этот концерт определил нашу дальнейшую жизнь. Быть в Ленинграде, служить людям своим искусством, которое — мы в этом убедились! – может стать оружием.
После возвращения из Валаама многих из нашей бригады мобилизовали, многие эвакуировались. Мы, а с нами, А. Воронина и Ю. Корнев, влились в комсомольско-молодежный коллектив Дома Красной Армии. Бригадиром у нас был актер А. Толмазов. Состав группы все время менялся. Умер от голода дипломник Театрального института Юра Виноградов, погиб молодой композитор Николай Озолин. Но на смену им пришли другие: Валентин Вальдт – сейчас режиссер цирка, сестры Тамара и Надежда Петерсон – баянистки, окончившие музыкальное училище, Аня Смирнова.
Наши слабеющие силы поддерживало одно. Каждое наше выступление на фронте было приветом из осажденного Ленинграда, свидетельством того, что город жив.
Обмануться в своих ощущениях было трудно. Радостно встречали нас бойцы в окопах, в полукилометре от противника, куда можно было подползти только ночью и играть только вполголоса, чтобы фашисты не открыли ураганный огонь. Мы нужны были понтонерам в Колпине, в ледяной воде налаживающим переправу. Мы нужны были им в платьицах и туфельках в 38-градусный мороз на грузовике с распахнутыми бортами, освещенные фарами, мы голодные, теряющие силы, но не теряющие энергии и задора. Это вливало в их сердца еще большую ненависть к врагу и вело в бой за наше будущее, за Ленинград.
Вот о чем вспомнилось при взгляде на старую любительскую фотографию.
Из досье Дома офицеров ЗВО:
Татьяна Александровна Гусарова (Лукашенко) в июне 1941 года окончила Ленинградский театральный институт и получила назначение в трупу Нового театра, которым уже руководил народный артист РСФСР Б. М. Сушкевич. Но уже в июле она выехала на фронт в составе концертной бригады, а вскоре стала членом молодежной бригады ЛДКА. После окончания войны Гусарова работала на Ленгосэстраде, с 1949 года — в филармониях различных городов страны, а затем в Ленинградской областной филармонии.
Олег Александрович Гусаров (Хенкин) в июне 1941 года окончил Ленинградский театральный институт. Он должен был стать актером Центрального Театра Красной Армии, но война привела его сначала в концертную бригаду, а затем в молодежный фронтовой коллектив ЛДКА.
После окончания войны работал в Ленгосэстраде, с 1949 года – в филармониях страны, затем в Ленинградской областной филармонии.