ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ ЭСТРАДЕ. КУПЛЕТИСТ ВЛАДИМИР КОРАЛЛИ
Мы продолжаем рассказывать вам об известных людях, чьи имена связаны с историей Дома офицеров Западного военного округа. Сегодня герой нашего повествования – одесский куплетист Владимир Коралли, земляк Леонида Утесова, друг Сергея Лемешева, Аркадия Райкина, Исаака Дунаевского. И муж легендарной Клавдии Шульженко, слава которого немного поблекла на ее фоне. Однако нельзя сказать, что Владимир Филиппович всегда находился в тени знаменитой супруги. Именно он как продюсер сделал из нее звезду. И однажды ее слава спасла ему жизнь. Впрочем, не будем забегать вперед…
Владимир Коралли (Вольф Кемпер) родился в Одессе в мае 1906 года в многодетной семье портового рабочего. С восьми лет пел в местной синагоге, а через год дебютировал в детской опере одесского театра «Водевиль». Так как фамилия Кемпер директору театра не понравилась, он придумал юному артисту звучный псевдоним Коралли, с которым он и вошел в историю советской эстрады.
В двадцатых годах прошлого века Владимир, исполняя сатирические куплеты, стал одним из ярких представителей одесской сцены. Зимой 1929 года Коралли в поезде познакомился с Шульженко. Они вместе с другими артистами выехали в Нижний Новгород на открытие концертного зала. За двенадцать часов пути певица и куплетист успели рассказать друг другу о своей жизни, повеселить свежими анекдотами и актерскими байками. В мае 1930 года расписались в Харькове. Певица взяла двойную фамилию Шульженко-Кемпер.
Молодожёны поселились в Ленинграде, где начали выступать в мюзик-холле. Вскоре Владимир вместе с Исааком Дунаевским создал собственную программу «Карта Октябрей», в которой читал стихи Владимира Маяковского, Николая Асеева, Александра Жарова, Михаила Светлова, Демьяна Бедного. Немного расскажем об этом спектакле. Всю сцену занимала огромная географическая карта Советского Союза, когда речь заходила о стройках века, в этих местах зажигались лампочки. Оригинальным был и костюм артиста – куртка на молнии быстро трансформировалась то в тельняшку, то в манишку нэпмана и так далее. Представление занимало всего 15 минут. За это время артист успевал продемонстрировать все свои таланты: читал стихи, пел куплеты, танцевал, исполнял драматические сценки, быстро перевоплощаясь из одного персонажа в другой. А после благоприятного отзыва «хозяина» Ленинграда Сергея Кирова постановка была признана «выдающимся творческим достижением советской эстрады». Это была вершина творческого успеха Коралли, который в то время даже обгонял по популярности свою жену.
Однако вскоре наступили нелегкие времена. Так как шутить в те годы уже было опасно, Коралли закончил карьеру артиста разговорного жанра. Почувствовал, что его время уходит — куплет становился все более опасным жанром. Исполняя сочинения на злобу дня, артисты рисковали, что их юмор сотрудники НКВД воспримут «не так». Вечные темы вроде отношений с тещей или работниками торговли трактовались как «мелкотемье». Беспроигрышной оставалась разве международная тематика («проклятых капиталистов» можно было чихвостить и в хвост, и в гриву), но у зрителей такие тексты не вызывали большого отклика. Так что постепенно Коралли пришел к выводу, что самое ценное из его творческого багажа – это его жена, став конферансье и продюсером своей супруги. Он стал самозабвенно заниматься устройством ее карьеры. Настолько, что нередко становился к кухонной плите, благо унаследовал от матери не только организаторский талант, но и кулинарные способности. До самой войны творческий дуэт с успехом гастролировал по стране.
Вместе с женой работал в Военно-театральном бюро при Ленинградском Доме Красной Армии. В 1939 году возглавил собственный джаз-ансамбль и успел до войны выпустить два спектакля. Именно с ними он и Шульженко (часто как дуэт) выступали перед солдатами в составе культпросветбригады как джаз-ансамбль Ленинградского Дома Красной Армии С. М. Кирова.
Война застала супругов на гастролях в Ереване. Едва услышав о нападении на СССР, артисты в тот же день отправили телеграмму начальнику Ленинградского Дома Красной Армии: «Считаем себя мобилизованными. Ночным поездом выезжаем Ленинград. По поручению джаз-ансамбля, художественный руководитель Владимир Коралли». По дороге забрали из Харькова сына Игоря.
Вернулись и не узнали родной город. Ленинград их поразил. Так он быстро изменился, изменились и сами люди, в нем живущие. Мешки с песком, укрывшие витрины бывшего Елисеевского гастронома и кафе «Норд» на Невском. Заклеенные белыми бумажными крестами окна жилых домов, большие клещи, бочки с водой и ящики с песком в каждом подъезде – для тушения «зажигалок» — немцы бомбили город по 4-5 раз в день, дежурные с противогазами на боку, воздушные тревоги и сосредоточенные, посерьезневшие лица, на которых не было и тени паники. Чувствовалось, что город готовился к сражению. Как только они вернулись, ансамбль прикрепили к Ленинградскому Дому Красной Армии, супруги стали военными артистами.
Клавдия Ивановна вспоминала этот период так:
— В Доме Красной Армии нас аттестовали как добровольно вступивших в ряды Вооруженных Сил и выдали военную форму. Я стала рядовым Красной Армии, а наш коллектив получил название Ленинградского фронтового джаз-ансамбля». Командование выделило нам небольшой, видавший виды автобус, который превратился в наш дом на колесах. Но и постоянное наше жилье ничем не напоминало довоенное – мы разместились в подвальных помещениях старинного здания на Литейном – Доме Красной Армии имени Кирова, ставшем нашей базой.
В подвал, служивший в свое время бухгалтерией ЛДКА, артистка заехала с мужем, 9-летним сыном Игорем, который как раз в то время заболел корью. Здесь прожил свои последние дни и отец Клавдии – Иван Иванович, в годы блокады он умер от голода.
Из воспоминаний Игоря КЕМПЕРА, сына Шульженко и Коралли:
— Родителей начало войны застало в Ереване. Сорвав вечерний концерт, они первым же поездом отправились в Ленинград. Отбили телеграмму в Дом Красной армии, что считают себя мобилизованными. На самом деле им важно было, как можно раньше забрать меня — ведь немцы продвигались очень быстро. Родители сели на поезд и дали телеграмму родственникам, чтобы меня привели на харьковский вокзал к такому-то времени. И я помню, как меня туда привели.
Но что там творилось! Поезда, двигавшиеся с запада и юга в центр России, были просто облеплены людьми. Все спасались от надвигающейся армады немцев, ехали и на крышах вагонов, и на подножках. Попасть в поезд было совершенно невозможно. Папа, с трудом разглядев меня в толпе на перроне, разбил окно, чтобы втащить меня, но не успел — поезд тронулся. Нужно было видеть лица родителей, которые понимали, что их ребенок остается в этом охваченном паникой городе. Но, к счастью, они вспомнили, что с Кавказа еще не вернулся Райкин, и он тоже поедет через Харьков. Дали Аркадию Исааковичу телеграмму, и он меня забрал. У Театра эстрады и миниатюр, где служил Райкин, был свой вагон, так что я доехал со всеми удобствами до Москвы, а оттуда родители увезли меня в Ленинград. Никто же не подозревал, что будет блокада…
Мы жили на Кировском проспекте, прямо напротив «Ленфильма», в коммунальной квартире на шестом этаже. И когда объявлялась воздушная тревога, нужно было по старинной мраморной винтовой лестнице спускаться вниз, в бомбоубежище. А после по ней же подниматься вверх. Лифт уже не работал. А немцы бомбили по несколько раз в день. И мама пошла к начальнику Дома Красной армии, в котором они с отцом числились сотрудниками. Сказала: «Я выбиваюсь из сил, боюсь, что скоро не смогу выступать. В городе, наверное, много пустых подвалов, переселите нас, пожалуйста». И нам выделили подвал, в котором раньше располагалась какая-то бухгалтерия. Больше нам не надо было бегать в бомбоубежище. Мама говорила, что нас теперь может «достать» только прямое попадание, а это уже — судьба, и от нее никуда не денешься.
Пережить страшный голод нам помогла столовая Дома Красной Армии. Там музыкантам выдавали гречневую кашу-размазню, и это многим спасало жизнь. Всех артистов прикомандировали тогда к фронтовым концертным бригадам. За той бригадой, куда входили мои родители, было закреплено два автобуса: один возил инструменты, другой — людей. К февралю — марту 1942 года эти автобусы были уже сплошь изрешечены пулями и осколками, но все-таки ездили. Только вот путь, который они проделывали от центра Ленинграда до места выступления, становился все короче, потому что кольцо вокруг города все сжималось. Около 500 концертов родители дали на передовой. Множество раз по Ладоге переезжали на Большую землю. Где мама только не пела: в госпитальной палате, на грузовике, на льду, в землянке… При этом на ней всегда было нарядное концертное платье».
Всего за годы Великой Отечественной войны Шульженко и Коралли дали более 500 (!) концертов. Их коллектив постоянно выступал на передовой, тем более что в блокадном Ленинграде линия фронта пролегала буквально у городской черты. Уже к началу зимы 1941 года ансамбль дал более 250 концертов. Война превратила Шульженко во всенародную любимицу.
Однажды слава жены буквально спасла Коралли жизнь, об этом артист вспоминал в своей книге «Сердце, отданное эстраде: записки куплетиста из Одессы». Как-то он оказался в части, расположенной неподалеку от кладбища, где была похоронена его мать. Пошел проведать ее могилу и вдруг услышал за спиной:
— Руки вверх!
Обернувшись, увидел солдата с винтовкой. И тут до него дошло, что в своей новенькой шинели и начищенных сапогах мог вызвать подозрение как диверсант. А диверсантов – таков был приказ – при малейшей попытке сопротивления расстреливали на месте. В части, куда его привели, он предъявил хмурому майору разрешение передвигаться по городу в любое время. Но это вызвало еще большие подозрения: майор подобных документов еще не встречал. И лишь после того, как он назвался мужем Шульженко, его отпустили…
Из воспоминаний Игоря КЕМПЕРА:
— Остаться в Ленинграде — это было семейное решение. Мы переехали из дома на Кировском проспекте, который постоянно обстреливался, в подвал Дома Красной Армии. Родители стали возить меня на концерты после того, как в 42-м умер дед, и оставить меня было не с кем. Но это меня выручало: в тех частях, где мы выступали, хорошо кормили.
В августе 1942-го ансамбль Шульженко и Коралли получил распоряжение выехать в Москву. Да и сама Клавдия Ивановна хотела быстрее уехать из города, где умер ее отец. Слишком сильны были впечатления от пережитых бомбежек, голода, смертей. Артистам предстояло подготовить новую программу «Города-герои», которую поручили ставить знаменитому мхатовцу Михаилу Яншину. Коралли вел программу в образе матроса Черноморского флота – минера Васи Охрименко.
Солдаты буквально боготворили певицу, и ее песни не только вдохновляли бойцов, но и не раз спасали жизнь в прямом смысле слова.
Из воспоминаний Игоря КЕМПЕРА:
— В 1946 году после концерта в Одессе мама получила фантастическую корзину цветов. В ней письмо от летчика с удивительной историей. «Я возвращался с боевого задания на подбитом самолете, — писал офицер. – Силы покидали. Лечу вслепую. За бортом ночь. Рация не работает. Единственная мысль – дотянуть до своих. И тут приемник поймал песню «Мама». Я, как по компасу, пошел на звук, пересек линию фронта и благополучно приземлился.
В 1950 годы Коралли возглавлял концертную бригаду певицы Нины Пантелеевой, занимался конферансом и выступал с куплетами в различных музыкальных программах.
Спустя 25 лет брака супруги развелись. Произошло это в 1956 году. Шульженко больше официально замуж так и не вышла, а Коралли тоже не женился. Владимир Филиппович гастролировал по стране с фельетонами и куплетами, участвуя в сборных концертах. А его супруга стала легендой эстрады, получив звание народной артистки СССР. Слава Коралли прошла, о нем вспоминали разве что историки эстрады. К очередному юбилею артист получил звание «Заслуженный работник культуры», однако звание народного так ему и не дали, несмотря на огромный послужной список.
С 1986 года в Ленинградском Доме актера стали проводить вечера памяти Клавдии Шульженко, их постоянными участниками были бывший муж и сын певицы. За кулисами Коралли любил рассказывать разные истории об их совместной жизни. В частности, о концертном рояле, который был приобретен за сходную цену у Шостаковича, которому срочно понадобились деньги, чтобы отдать карточный долг. Старый артист упивался вниманием публики, для которой он был «мастодонтом». Трудно было представить, что этот человек выступал еще при царе, пережил три революции, Гражданскую войну и все периоды советской истории. В 1988 году тиражом 50 тысяч экземпляров вышла книга Владимира Коралли «Сердце, отданное эстраде».
Клавдия Ивановна умерла в 1984 году. В 1996-м, пережив супругу на двенадцать лет, этот мир покинул Владимир Филиппович. Согласно завещанию одесского куплетиста похоронили на Новодевичьем кладбище рядом с его любимой Клавдией…