23 НОЯБРЯ В ДОМЕ ОФИЦЕРОВ — ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР ДИНЫ РУБИНОЙ

Рассказ «Беспокойная натура» она написала в 16 лет и отправила в популярный журнал «Юность» с трехмиллионным тиражом. Талант оценили, рассказ  опубликовали. Спустя несколько лет отправила туда же «Когда же пойдёт снег?..».  Эта небольшая повесть в 1977 году принесла Рубиной всесоюзную литературную известность. В 24 года она стала самым молодым членом Союза писателей. В 2007 году Дина Ильинична стала обладательницей престижной российской премии «Большая книга» за роман «На солнечной стороне улицы». Сейчас Рубина – самый востребованный прозаик нашего времени.

Вот уже несколько десятилетий писательница живет в Израиле. Каждый ее приезд в Россию — это бесконечные интервью, записи программ для центральных телеканалов, участие в различных мероприятиях, презентациях и, конечно же, творческих вечерах. Такие встречи всегда превращается для читателей в настоящий праздник души.

23 ноября в 19 часов Дина Ильинична устраивает творческий вечер в нашем Доме офицеров. Мероприятие посвящено выходу ее новой книги – грандиозному роману-трилогии «Наполеонов обоз».  

Первые две части цикла – «Рябиновый клин» и «Белые лошади» Рубина уже представила в Санкт-Петербурге. Сейчас на очереди третья, последняя часть трилогии – «Ангельский рожок». Мы подготовили небольшую статью на основе предыдущих встреч Дины Ильиничны со своими читателями, на которых присутствовал автор материала.

— Сначала писатель должен написать финал. Роман «Наполеонов обоз» появился из краткого сообщения  криминальной хроники. В ней говорилось, что мой старый знакомый и хороший приятель, автор блистательных новелл Евгений П. покончил с собой, вскрыв себе вену. Произошло это в одиночной камере предварительного заключения, на русском подворье в Иерусалиме. Когда я это прочла, то поняла — Жени больше нет и то, что мой приятель – убийца. Это был такой мощный творческий толчок. Писатели – это люди безнравственные, со сдвинутой психикой. Сначала я испытала шок, а через три минуты восторг. И поняла — надо писать роман! Дальше я уже искала материал, город в средней полосе России, где бы «родить» героя и уже знала, что будет с моими героями дальше.

— Я терпеть не могу рассказывать о книгах, наверное, потому что просто не умею этого делать. Известного французского писателя как-то попросили в двух словах рассказать о своем романе. Он сказал «Я бы рассказал в двух словах, но я его писал три года».

— Видимо у меня пошло какое-то недержание речи и письма. Недавно вышел первый том моего нового огромного романа. Он называется «Рябиновый клин». В начале весны вышли «Белые лошади». К осени 2019 года — третий том «Ангельский рожок».

— Люблю образ чокнутых старух. Может быть, потому что и сама буду такой. Две чокнутые  старухи учили меня музыке. Одну звали Фанни Израилевна Геццон, она была ученицей известного пианиста Софроницкого. Она била меня кулаком по спине и кричала: «Не сиди как корова на стуле, выпрями спину». Вторая — Галина Николаевна Дубровицкая была столь же брутальна. Образ учительницы музыки Веры Самойловны из нового романа придуман мною потому, что средняя полоса России диктовала совсем другие типажи. Хотелось какой-то перчинки, остроты и брутальности. Поэтому я заслала героиню на 20 лет в лагеря. Потаскав тачку, она стала тем самым человеком, с той самой лексикой, которая понадобилась для детства моего героя.

— Нельзя ли издавать романы новой трилогии быстрее? (со смехом в голосе) Вы полагаете, что если бы у меня все было готово, то я бы отрезала вам хвост по кусочку? Это огромная вещь! К примеру, второй том гораздо больше, чем «Рябиновый клин». Там  столько всего случается — драмы, расставания… Я все это пишу с двойной порцией лекарств от давления.

— На обложке каждой моей книги написано «18+» и что она содержит нецензурную брань. Вот интересно, на письма Александра Сергеевича Пушкина тоже такой значок клеят?

— По поводу того, с кого написан тот или иной образ. Каждый раз вспоминается прелестная история из жизни Марка Шагала. В Витебске он начинал учиться у художника Юделя Пэна. Это был замечательный живописец, писавший в другой, более академической манере. И однажды Пэн устроил выставку, на которую пригласил коллег и друзей. Среди картин было несколько совершенно потрясающих «ню». Конечно, каждый художник ищет модель, фигуру, тело. Натурщиц очень уважают. Все кинулись к нему и стали расспрашивать, что это за модель и где он ее нашел? Юдель Моисеевич, скромно потупив взгляд, сказал: «Это я!».

— Рассказ «Когда же пойдет снег?» я написала за три дня, когда мне было 19 или 20 лет. В журнале  «Юность» ее даже назвали маленькой повестью. Однажды мы проводили вечер в Литературном музее, и я что-то чиркала на бумажке. Рядом со мной сидела директор музея, и когда закончился вечер, я потянулась чтобы скомкать и выбросить эту бумажку, но она накрыла ее рукой и сказала: «Дина Ильинична, подождите, я заберу это с вашего позволения». Я удивилась: «Зачем?». Она мне сказала, что они коллекционируют почерки известных писателей. Тогда я ей пообещала привезти ей какую-нибудь свою рукопись. Мы же не всегда писали на компьютере, и у меня не всегда была даже пишущая машинка. Повесть «Когда же пойдет снег?» вообще была написана в каком-то блокнотике. Я хорошо помню, он был красного цвета. Я искала его по всему дому и когда нашла, была потрясена. Помнила, что писала повесть вечерами, совершенно игнорируя какие-то домашние задания, но совершенно забыла, что там была всего одна помарка — слово «пришел» вычеркнуто и снизу написано «явился». Я привезла этот блокнот в Литературный музей, и директриса была так рада, гладила рукопись и спрашивала: «Вы, правда, нам ее подарите, а то Бременский университет покупает архивы?». Ну, знаете, я еще эту дрянь не продавала!  Конечно, забирайте!

— С развитием интернета у писателей стало меньше проблем. Когда я работала над «Бабьем ветром», мне нужны были пилоты воздушного шара или  парашютисты. Я просто написала на своей странице в Фейсбуке: «Парашютисты, отзовитесь! И 75 человек написали, я еще выбирала, с кем мне переписываться.

— Когда я работаю, мои родные стараются смыться как можно быстрее. Потому что, когда я пробегаю на кухню сварить себе кофе, то могу запросто кого-нибудь опрокинуть.

— Если я сомневаюсь в какой-то сцене, то читаю ее мужу. Иногда он мне говорит: «Ты знаешь, вот этот маленький эпизод я бы убрал». Ну, естественно, я его немедленно посылаю по определенному адресу. После этого начинаю думать и примерно в половине случаев, убираю, потому что художник — это человек, прекрасно понимающий в композиции картины. Сокращения всегда хорошо действуют на текст, это лучше, чем включение новых эпизодов.

— Я абсолютно неинтересный читатель. В молодости  проглотила все нужные книги и благополучно их забыла. Время от времени вдруг открываю что-нибудь из прочитанного, ну, например, «Анну Каренину». Кажется, что ты знаешь все, прочитала эту книгу в возрасте 15 -17 лет, а перечитываешь сейчас и понимаешь — замечательный роман. Мне, конечно, необходимо для резонанса читать произведения  современных писателей, но этого просто категорически нельзя делать во время какой-то огромной работы, когда ты сидишь в этом писательском завале, в шахте, когда над тобой дымиться слой пыли. Во-первых, тебе все тексты кажутся гениальными. Это нельзя, это вирусно, это плохо для здоровья. Надо сидеть и писать и постепенно  улучшать свои собственные тексты.

— Классика это всегда прекрасно. Люблю Бунина, Чехова, Набокова. Тургенева уже нет. Ну и не стоит забывать об иностранной литературе, там тоже есть множество великих мастеров, которые замечательно и полезно действуют.

— Почему режиссеры так плохо экранизируют мои романы? Сама не могут понять. Я таки написала сценарии к двум фильмам и думаю, что они очень пристойны. Это «На Верхней Масловке», где играет Алиса Бруновна Фрейндлих и Женя Миронов. Константин Худяков снял хороший фильм. И картина «Любка» — тоже по моему сценарию, хотя они успели напартачить в финале. Все остальное — это кошмар. Взять «Синдром Петрушки» или «На солнечной стороне улицы». Я посмотрела 20 минут первой серии «На солнечной стороне улицы», после чего ушла в спальню и легла лицом в подушку.            

— Писательское ремесло все-таки дается с опытом. Я поступаю очень просто, много раз  рассматриваю куски текста с точки зрения можно ли вычеркнуть еще одно или два слова. Может ли эта фраза обойтись без этих слов.  И когда понимаю, что не может, значит, все слова на месте. Кроме того, существует все-таки музыкальное построение фразы. Я же по образованию музыкант и всегда, когда работаю, произношу тексты вслух. Мастерство дается огромной работой, опытом и годами чтения хороших книг.

— На ком обкатываю тексты? На себе! У меня нет никаких оснований считать, что какой-нибудь редактор или критик понимает в литературе больше, чем я, которая  делает эти табуретки 45 лет. Да, в скромности мне не откажешь.

— Я с ужасом замечаю, уже который раз меня почему-то представляют киносценаристом. Терпеть не могу кино! В своей жизни  я написала всего два сценария по своим собственным повестям – к фильмам «Любка» и «На Верхней Масловке». Из-за этого, может быть, эти две картины я еще как-то терплю, все остальное было так ужасно, что при слове «киносценарист» меня просто прошибает дрожь. На самом деле, я здесь даже не по поводу выхода новой книжки. Для этого, я, честно говоря, даже с места бы не сдвинулась. Приехала в Гатчину (Ленинградская область) по приглашению организаторов кинофестиваля литературы и кино. Там был представлен фильм обо мне, снятый к моему 65-летию. Режиссер Станислав Митин, к сожалению, не смог приехать, он очень болен. Это тот самый человек, снявший одноименный фильм по моему рассказу «Любка». Картину обо мне уже показали на двух кинофестивалях, ее транслировал Первый канал. Называется она «Дина Рубина. На солнечной стороне». В этой часовой ленте мой друг Станислав заставил говорить на самые разные темы, что на самом деле для меня очень трудно. Я рассказывала о себе, о жизни, об эмиграции, о литературе, о самых важных для писателя вещах, о которых мы не очень любим распространяться. И поскольку я оказалась в Гатчине, то издательство попросило меня представить здесь второй том моей новой трилогии «Наполеонов обоз». Книга «Белые лошади» коренным образом отличается от первого тома «Рябиновый клин». Она очень острая, энергичная, сюжетно закрученная, пронзительная, любовная, ненавистная, интригонасыщенная и стремительная, как табун белых лошадей. Сейчас я пишу третий том «Ангельский рожок», надеюсь закончить его осенью…

— Я не историк, не могу фантазировать об истории. Конечно, можно фантазировать выдуманными героями, но что касается реальных исторических сведений, то их я не меняю никогда. Для написания романа «Наполеонов обоз» мне пришлось хорошо поработать, многое перечитать и открыть для себя много нового и интересного. Ведь я закончила ту же самую школу, что и вы. Знала лишь официальную версию войны 1812 года и испытала сильный шок от встречи с другими фактами, которые надо было пережить и переосмыслить. Например, мне вдруг попала в руки книга французского историка, основанная на документах и письмах французских солдат и офицеров, воевавших  в ту кампанию. Спасшихся или не спасшихся… Знаете ли вы, что письма французских солдат и офицеров шли во Францию всего две недели. Это практически как сейчас, когда мы посылаем рукописные письма по почте. Две недели! А еще существует целая пачка писем губернатора Москвы Федора Ростопчина, где он ясно и четко пишет о том, как сам спалил этот город. И даже вывез пожарные насосы, чтобы французская армия не смогла погасить огонь. Мы никогда не знали о том, что Москву поджигали 400 душегубов, выпущенных из русских тюрем. Вы знаете, история любой страны чудовищна. Стоит только элементарно выстроить ряд документов… Забавно, что другой историк может выстроить абсолютно другой ряд… Но я бы никогда не посмела придумывать те или иные документы. Это преступление против истории…

— Новый роман — это история о любви и предательства, история преданности, так что особых специалистов по истории мне было не нужно. Я, конечно, изучала все, что касается исторической  линии и основывалась исключительно на документах. Хотя, документ – великая вещь, его можно по-разному интерпретировать. Во всем остальном, это просто  люди. Мне нужно было описать прекрасный, чудесный русский город Вязники и обнаружились люди, которые там жили, знали о нем все, выросли в нем. Брала у них консультации и, естественно, в конце третьей книги я о них упомяну. Всегда в конце любого романа пишу благодарности тем, кто помогал мне работать над книгой.

— Современность как таковая, политические и общественные события меня мало волнуют. Считаю, что люди в своей душевной, эмоциональной основе никогда не меняются.  Если это любовь, то это любовь. Поэтому, когда эта любовь произошла не так важно. Конечно, у меня постоянно  возникают какие-то сюжеты, все время  встречаюсь с людьми, мне что-то рассказывают. У меня полные записные книжки, огромное количество файлов с разными записями… Давайте я лучше закончу  третью часть романа, а затем напишу книгу коротких рассказов потому что, как правило, после огромного романа предпочитаю сменить  руку и написать книгу миниатюр. Тогда вы и узнаете, что за сюжеты у меня появились за это время.

— Верит ли писательница Рубина в реинкарнацию?  Писатель — самый неверный человек к кому можно обращаться за подобным толкованием каких-то таких вещей. В одном рассказе он верит в реинкарнацию, в другом — нет. Писатель вообще — многоликое существо, он же постоянно перевоплощается, то в мужчину, то женщину, то в собаку и так далее. Без этого невозможно, это наша профессия. То есть все как у актеров. Вот говорят, что актер должен быть пуст внутри, это должна быть форма для того, чтобы воплощаться в очередного персонажа. Писатель живет точно также. Он сам по себе — это сложное психически неуравновешенное существо, с которым трудно.  Мне бы, конечно, хотелось верить в реинкарнацию, ну кому охота помереть навсегда! Я человек в основе своей очень скептический, хотя, конечно, верующий. Безусловно,  условно верующий, скажем так.

— Я очень рано встаю, иногда это четвертый час ночи, сажусь и работаю. Еще у меня есть обязательный перерыв на прогулку со своей собакой, и это очень ответственный момент. Вы знаете когда-то блистательная писательница Лидия Лебединская, теща Игоря Губермана — человек бесстрашный и абсолютно свободный,  говорила мне: «Знаете, Диночка, в молодости  надо делать все, что хочется, а в старости — не делать того, чего не хочется, и вы будете абсолютно счастливы». Как-то я пожаловалась Лидии Борисовне, которой тогда уже было восемьдесят, на свою бессонницу. Тяжелые мысли, которые настигают в час дня, ничего не стоят по сравнению с мыслями, настигающими в час ночи. Для меня самое страшное время — с трех до четырех ночи. И Лебединская сказала мне «Диночка, я вас научу, что надо делать. Никогда не бойтесь этого, немедленно включайте настольную лампу и читайте. Вот у меня, к примеру, целая стопка книг…». Между прочим, она так и умерла – полулежа в кровати, со сборником стихов в руках. С тех пор, если мне не спится, я включаю лампу и… Поняла что в это время по-настоящему работать не могу, для писания книг нужна очень чистая голова. Не тревожная, лишенная фона жизни… Однако писать письма, отвечать на них, делать какие-то дурацкие предисловия к очередному дурацкому произведению прозы какого-то знакомого — это пожалуйста. И сразу проходит три-четыре часа и уже в пять утра можно еще ненадолго прилечь, а в шесть идти гулять с собакой.

— Есть ли в моих книгах какой-то лирический герой, от имени которого говорю я?

— Наверное, вы помните фразу Флобера: «Мадам Бовари — это я». Да? Так и тут так же! Я – это практически все герои,  поскольку  в какой-то момент мне надо говорить их голосом. Могу говорить голосом спекулянта или гнусного бандита. Это тоже мой голос.

— В первой части моей книги появилась икона. Она есть и во второй книге. У нее своя судьба, своя линия жизни. Меня спрашивают, это настоящая икона?

— Историю своей жизни мне рассказала крестьянка Вера Чернова из под Новгорода. Она упомянула об этой иконе. После этого я пошла разыскивать именно образ Казанской Божией матери и увидела невероятный  разброс таких икон.   Это каноническая икона, но она бывает в совершенно разном исполнении. Икону в книге я создала из многих увиденных мной. Это моя профессия — сочинять. Помните, как было где-то у Набокова — писатель – это волшебник, фантазер, враль. Спасибо за вопрос об иконе.  Вообще я очень люблю такое искусство, всегда захожу в эти отделы и как-то специально ездила во Владимир посмотреть фрески Андрея Рублева во Владимирском соборе.

—  Я пишу чуть ли не с пяти лет. Когда мне было три года, папа стал учить меня буквам. Я, естественно, их быстро выучила, и тут же отец стал учить меня писать. Вот с тех пор я пишу. Я родилась и выросла в Ташкенте. Это был,  мягко говоря, очень густой город. Сейчас Ташкент довольно однообразный, потому что у него стало однообразное население. А раньше, там были очень густые характеры, густые крови. В моей школе учились дети 98 национальностей. Там были просто невероятные картины.

— В переводе книги на другой язык важнее всего качество. Качество есть самое важное в книге, потому что мы выросли на мировой литературе. Люди моего поколения абсолютно спокойно читали все. Американскую, французскую, испанскую литературу, Бодлера, Борхеса, Маркеса и Селинджера,   потому что в России всегда существовал мощный институт переводчиков. Я вот недавно рассказывала своим литературным агентам такую свежую историю. Недавно ко мне в гости приехала моя немецкая переводчица. Мы с ней где-то ходили, куда-то ездили. Ну, ни одного слова без ошибки, ни одного предложения без ошибки она сказать не может! И хотя многие говорят, что это абсолютно не важно, а важно, то, что она переводит на родной язык… В общем, я не верю в хороший перевод моей книги на немецкий! Не верю! Надо блистательно знать язык, с которого ты переводишь, а еще понимать и ощущать этот мост переката с культуры на культуру. Что в результате этого перевода почувствует испаноязычный или англоязычный читатель, что он хочет услышать? Вообще, мои книги переведены на 39 языков, но для меня самый важный для меня – русскоязычный читатель. 

— Зачем мне себя позиционировать, если я писатель, пишущий на русском языке. Точка. Значит, я русский писатель, кем бы я себя не позиционировала, все мои книги пронизаны русскодумающим, русскослышащим, русскочувствующим сознанием.

— Антон Павлович Чехов не писал крупных вещей. У него самое крупное произведение – это небольшая повесть «Степь». Может быть, это органика вашего дарования, а может быть, просто время не пришло. Писание больших текстов – это очень сложно. Огромные пространства требуют инженерного мышления. Понимаете, это когда строится здание, вы не можете просто пристроить туда крылечко, потому что вы решили, что это будет красиво. Помимо того, что это красиво, это должно быть еще и функционально. Каждое слово в крупном произведении должно быть функционально. То, что сейчас очень многие писатели работают в жанре «я хотел бы просто описать и пусть этот поток сознания просто течет». Ни черта! Читатель хочет услышать и прочитать историю, он хочет поверить или не поверить.  И это самое трудное в литературе.

— Что я читаю? В моем возрасте уже можно и только документы читать. Но, конечно же, я читаю, и это зависит от вида транспорта, на котором я еду. Если я сама веду машину, то обычно просто слушаю диски. Разные. Иногда  это просто музыка, иногда лекции. Кстати, появились диски с моим чтением моих же произведений. И это здорово! Если раньше мне приходили письма, которые начинались так: «Здравствуйте, я очень люблю читать ваши книги», то сейчас пишут: «Я очень люблю слушать ваши книги». Это совершенно новый способ постижения литературы, а учитывая то, что я замечательно читаю свои книги, то это вообще отлично! Что я еще читаю? Детективы. Очень хорошие, старые добрые британские, или американские, они, правда, пожестче. Французские детективы не люблю. Еще читаю просто литературу, те или иные произведения, сейчас очень трудно перечислять,  иногда это исторические  вещи, иногда классика. Но классику, как правило, с утра, после кофе, чтобы как-то настроиться на работу.

— О происхождении моей фамилии. (писательница от души хохочет) У нас самом деле этих Рубиных как собак нерезаных. Вы знаете, я думала, что это нечто такое, связанное с рубином. Нет, не связано. Это от слова Рубен — колено Рубена, 12 израильских  колен. Людей с такой фамилией в Израиле очень много. Хотя у нас в семье есть легенда, причем подтвержденная документами,  что в нашем роду были испанские и португальские корни, в том числе и Бенедикт Спиноза. Это, конечно, забавно, это тешит сознание, дает пищу какому-то сюжету…ну, в общем,  посмотрим. На самом  деле я ужасно люблю и собак беспородных и людей беспородных. Я готова принять всех…